Посвящается

Мэй Уэстроп Стьюарт.

С другой стороны, моя собственная теория говорила другое: если сразу не получается, попробуй молоток побольше. Я визуализировала очень большой молоток. ХРЯСЬ! Шокированные песчинки выстроились в шеренгу и, выбросив белый флаг, пообещали быть податливыми. Вот так-то лучше, подумала я, растягивая камень, который был теперь не жестче тугой ириски, и придавая ему форму трубы.

Конечно, эта "ириска" была частью скального массива в несколько сот тысяч тонн, и любая ошибка с моей стороны привела бы к тому, что все это полетело бы вниз с жутким грохотом - бедные мои уши, все облезлые от солнца. Или мои нервные узлы спеклись бы в комок, стоило только потерять фокусировку. Я смахнула комара размером с небольшого колибри, отбросила с глаз слипшиеся от пота волосы и с напряженным вниманием принялась за работу, продвигаясь через череду базальтовых колонн, некоторые из них делая пустыми, как трубы, а другие оставляя как были. Когда я закончу, если удастся все сделать правильно, моя эолова флейта будет неотличима от естественной поверхности скалы - пока не подует ветер. А тогда она запоет на все голоса: от мягкого свиста до торжественного органа - и, может быть, даже голосом самой богини, если порыв будет достаточно силен.

Предвкушая, как этот трубный глас как-нибудь ночью вытряхнет моего клиента из постели, я почти развеселилась. Я ничего не имела против Лейна

Я проработала скалу почти до половины, когда в затылке у меня засвербило. Я, не оборачиваясь, знала, что моя зрительница пришла снова. Каждый день на протяжении последней недели с веранды особняка Форрестала за мной наблюдала женщина. Чтобы действовать на меня так сильно, она должна была обладать более чем следами Таланта; но она никогда не обучалась и не знала, как блокироваться. Возможно, она даже не понимала, что "протекает", но позволить себе отвлекаться я не могла. Сначала я надеялась, что за день-два она потеряет свой интерес ко мне, но теперь стало понятно, что мне придется с ней поговорить, кем бы она ни была.

Я стабилизировала скалу и устроила передышку. Все равно мне нужен был перерыв. Спина и колени болели, а пропитанная потом одежда облепила тело, и оно зудело в самых неподходящих местах. В июле в родной западно-техасской пустыне гораздо жарче, чем здесь, в Джорджии, зато там не так влажно. Влажность - словно огромная, мокрая, тяжело дышащая псина, сидит у меня на плечах и пускает слюни вниз по моей шее. Я работала над этим проектом уже три месяца: я увязала в поросшем гиацинтами болоте, получала по лицу ветками рододендронов, продиралась сквозь заросли колючек и ядовитого плюща, меня кусали пиявки, клещи и коралловые змеи - и все же больше всего я ненавидела влажность. В густом зеленоватом тумане, который каждый день окутывал лесистые холмы, я начинала плесневеть.

Представитель небольшой армии садовников, которую Форрестал держал в поместье, поливал неподалеку клумбу колеусов под дубом, и я ступила в желанную тень узнать, не даст ли он мне напиться из шланга.

- Пожалуйста, мэм, - вежливо сказал он, протягивая мне шланг. Меня в жизни много как называли - сукой, чудовищем, сторонницей шлюхистики в садово-парковом искусстве (последнее определение, я думаю, было довольно изобретательным) - но обращение "мэм" было для меня в новинку. Пока я восполняла потери жидкости, он вытирал шейным платком потоки пота с лица и старался, чтобы я не заметила, как он на меня уставился. Жалость и любопытство сражались на его лице, и любопытство победило. Хорошо, что не жалость. Ненавижу, когда меня жалеют.

Чтобы отвлечь его от инвентаризации моих физических дефектов, я через плечо указала большим пальцем в сторону своей зрительницы, не обращая внимания на то, что она могла это заметить.

- Что это за старая леди?

На его лице читалось соболезнование тому, что мне не удалось проявить необходимую для наемного работника меру уважения.

"В Нью-Йорке, должно быть, сущий ад", - подумала я.

- Это миз Хольцман - Беатрис Хольцман, - продолжил он, - может быть, вы, мэм, про нее слышали?

Легкий сарказм мог быть его местью за то, что ему пришлось общаться с мутантом, вид моего обалдевшего лица вознаградил его сполна. Он забрал у меня шланг, тихонько посмеиваясь, и перевел струю воды на другую клумбу, оставив меня обдумывать мою роковую судьбу.

Сама Беатрис Хольцман? Теперь неудивительно, что Форрестал пускает деньги на ветер. Значит, мной заинтересовалась женщина, сменившая Креза на посту расхожей единицы измерения богатства. Боже ты мой. Вот из-за таких закидонов судьбы вытряхивание денег из богатеев за их капризы все никак не станет безболезненно доходной профессией.

Мое настроение явно не улучшалось, пока я ковыляла по террасам наверх, ругаться. С моей скрюченной фигурой в четыре с половиной фута ростом шагать не так-то просто. Хольцман наблюдала за моим приближением с пассивным спокойствием. Видно было, что она привыкла ждать, пока люди к ней подойдут. Вопрос, должно быть, состоял только в том, как скоро я заглотну приманку.

Потом она сняла темные очки, и я попала в ловушку. Паутина морщинок, тоненьких, как трещинки на старом потемневшем фарфоре, оплетала два одинаковых осколка морозной голубизны, зеленоватой по краям - словно один из айсбергов, которые так любил рисовать Фредерик Черч. В них одновременно крылась прозрачность и глубина, - хотела бы я как-нибудь воплотить этот эффект в пейзаже. Может быть, огромный скульптурный ледник...

Шансов у меня не было. Думаю, я влюбилась с первого взгляда.

Многолетний опыт наблюдения за людьми, усиленный ее отголоском Таланта, должен был подсказать ей, какое впечатление она на меня произвела. Морщинки вокруг ее глаз собрались вместе - единственный признак выражения удовольствия. Но его хватило, чтобы разрушить чары. Я пришла в себя и почувствовала, как щеки начинают пылать от злости и смущения. Какое право она имеет влиять на людей без их согласия; ненавижу чувствовать себя такой уязвимой. Я сверкнула своим негодованием и повернулась, чтобы уйти.

Она остановила меня двумя словами:

- Я извиняюсь, - непохоже на то, что у нее был большой опыт извинений. - Пожалуйста, простите мои дурные манеры, мисс Лигери. Я иногда забываю, что помимо манипуляций существуют другие способы общения с людьми.

Чего же она так сильно хотела, что стала так унижаться? Или это смиренность было только частью манипуляции? Я с любопытством повернулась, не оставляя своих подозрений.

- У меня к вам есть деловое предложение. Вы не присядете?

Кто-то предусмотрительно поставил возле соседнего кресла скамеечку, чтобы помочь мне взобраться на него. Я села. Мне так захотелось. Может быть, в этом был Талант Хольцман: убеждать людей, что ее идеи были их идеями. Просто. Эффективно. Собрав все свои оборонительные силы, я сидела, ощетинившись, словно ёж.

Она не стала терять время на то, чтобы предлагать мне мятного коктейля или чаю со льдом, или спрашивать мое мнение о погоде или о своем внучатом племяннике. С той же спокойной уверенностью, с которой она завоевала Уолл-стрит и парижскую фондовую биржу, она перешла прямо к делу.

- Я хочу поручить вам выполнить мой портрет, мисс Лигери. Я готова уплатить вам десять миллионов долларов.

Я улыбнулась и расслабилась. Форрестал платил мне всего пять. Десять лимонов - не слабо, на карманные расходы хватит. Но впустую, ничего я не ощутила, кроме облегчения, что скоро все кончится. И ответила положительно бодрым тоном:

- Извините, миз Хольцман. Вы, должно быть, путаете меня с каким-то другим Художником. Я не делаю Портретов - только Пейзажи...

- Я собрала о вас достаточно информации, мисс Лигери. Иначе бы мы не вели этот разговор, - она выглядела разочарованной тем, что я могла посчитать ее столь неопытной. - Много лет назад вы выполняли Портреты, которые приобретали мировую известность. Потом вы прекратили заниматься этим. Я хочу, чтобы вы выполнили еще один Портрет.

Один ли, дюжину - неважно. Прошлое хорошо тем, что оно прошло. Я встала.

- Не интересуюсь, миз Хольцман. Ни вашими деньгами, ни вашим заказом. Всего хорошего.

Трудно выразить поруганное достоинство такими короткими ножками, как у меня, но я очень старалась это сделать, когда повернулась спиной к айсбергам и прошествовала обратно в тропики.

Сине-зеленая лагуна и песчаный пляж должны усилить иллюзию пребывания на тропическом острове. Раздвоенный водопад обрушивается со стофутовой высоты моего базальтового утеса, и струи его, смешиваясь вновь, создают постоянную радугу. Один из потоков скрывает вход в грот спиральной формы, похожий на каменную раковину наутилуса. Он переходит в узкую расщелину, пробирающуюся через камень к чаше кратера погасшего вулкана, который и создал "остров".

Я плавила кости холмов и заставляла их перетекать с места на место, выпрямляя изогнутую долину, перенаправляла русла. День за днем я пробивалась сквозь жару и тягучую красную глину, чтобы реализовать тропические видения Форрестала и заработать себе солидную репутацию, которая надолго бы обеспечила меня заказами. Пусть у Форрестала денег куры не клюют, местную монополию на гордыню прочно держала я.

Гордыни понадобилось много. А также - много терпения, пота, время от врмени - крови и слез, и особого сосредоточения, которое в конце каждого дня оставляло меня выжатой. Если бы повара Форрестала не доставляли каждый вечер ужин ко мне в хижину (я отказалась от комнаты в особняке плантаторского стиля), я бы, наверное, умерла с голода.

Одним июльским вечером я сидела на крыльце своей хижины, слишком уставшая, чтобы есть вкуснейший творожный торт, и даже чтобы добраться до постели. На западе сверкали грозовые молнии, но у меня над головой полная луна освещала поместье Форрестала, заливая серебром лужайки и террасы. Мотыльки бились о стеклянную дверь, стремясь всеми силами добраться до света, который я не погасила внутри. Кружащая голову сладость жимолость и гардений перенасыщала влажный воздух, а хриплый хор цикад почти заглушал плеск голосов и смеха из Большого Дома. Форрестал устраивал вечеринку. Крутую вечеринку, с большой буквы. Конечно, меня пригласили. Я отказалась с неподражаемой долей любезности, считая, что меня пригласили только, чтобы Форрестал мог похвастаться живущим у него Художником.

Негромко постучав, она разбудила меня.

- Позвольте, я присоединюсь к вам, мисс Лигери? - у крыльца стояла Биатрис Хольцман. - Я принесла вам кое-что, - она показала мне два бокала и графин, в котором колыхалась бледно-золотая жидкость.

Я улыбнулась, невольно поддавшись чарам.

- Давайте, поднимайтесь.

Я убрала свой недоеденный ужин со столика и принесла из дома еще один стул. Если я выпью, завтра не смогу работать.

- Я с вами выпью, но не думайте, что подкупите меня обычным виски.

Беатрис одобрительно кивнула.

- Не беспокойтесь - взятки я предлагаю только когда уверена, что это поможет. Мой племянник обладает прекрасным вкусом в области спиртных напитков, но не в области подбора гостей. Мне это наскучило. Я надеялась, что вы еще не спите.

Мой сон улетучился. Она наполнила бокалы, мы чокнулись.

- Ваше здоровье, мисс Хольцман.

Она была одета во что-то довольно элегантное и очень дорогое, а тут вдруг сняла туфли и положила ноги на перила крыльца.

- Если мы намереваемся пить вместе, вам следует звать меня Беатрис. А мне как обращаться к вам? Антония?

- Тония.

- В таком случае, Тония, вы, должно быть, знаете, что в моем возрасте, мне девяносто лет, здоровье - вещь относительная. Но благодарю вас за эту мысль.

Это была не просто мысль. Я бегло осмотрела гостью, как только она села, рефлекторно. Она была в очень хорошей форме, несомненно, благодаря тому, что могла себе позволить лучшее медицинское обслуживание, какое только можно купить за деньги. Но диагностические аппараты имеют свои ограничения: я уже заметила две небольшие злокачественные опухоли в верхней части ее прямой кишки. Также рефлекторно я стала продвигаться внутрь ее тела, чтобы разрушить их, но остановила себя. В моем усталом состоянии это было слишком опасно. Вряд ли они скоро начнут причинять ей неприятности.

В течение некоторого времени мы молча слушали стрекот цикад и пение козодоев. Виски был мягким, согревал без огня, и я расслабилась так хорошо, как уже долго не могла. Беатрис не пыталась подкупить меня; она использовала свой Талант, чтобы разоружить меня, разрушить защитные сооружения.

Словно уловив мою мысль, она снова наполнила наши стаканы.

- Каково это, Тония, иметь такую силу?

Они всегда об этом спрашивают, рано или поздно. Не могут удержаться.

- Вы должны сами знать. Вам я ничего не могу рассказать о силе. Вы купили себе силы и власти столько, что можете изменить мир сильнее, чем когда-либо смогу я. Но вы хотели задать другой вопрос.

- Да?

-Да. На самом деле вы хотели узнать, какого быть такой, как я. Быть уродцем. - Моя техника управления людьми не столь утонченна, как у Беатрис, но срабатывает.

Только не против нее. Секунду она промолчала, но когда заговорила, в ее голосе не было ни жалости, ни стыда.

- Вот, значит, как вы о себе думаете - как об уродце?

Я почувствовала, как упрямство захлестывает меня.

- Нет, иногда мне кажется, что я, - единственный нормальный человек в мире лишенных Таланта, непристойно красивых великанов.

Тяжело. Тяжело. Кто, интересно, умер, что у меня на сердце так тяжело?

Неподдельное удовольствие, слышавшееся в ее смехе, смело жалость к себе с карты событий. Не надо бы мне играть в покер с тем, кто играет лучше меня. Цена проигрыша могла быть слишком велика: моя ненадежная независимость, мое хрупкой достоинство. Мое сердце. Я не хотела отдавать ей свое сердце только потому, что она обращалась со мной, как с равной.

Я уверила себя в том, что это было частью ее стратегии. И с этой мыслью, прорастая через алкогольное пламя, пришла другая.

- Это вы все устроили, так? - я махнула рукой в сторону своего огромного творения, с трудом различимого сквозь туман и темноту - художественный просмотр, черт побери!

- Нет. С другим Художником это бы сработало - но не с вами. - Она была спокойна перед лицом моего гнева. - Желание Лейна сделать пейзаж - удобный повод. Я лишь помогла Лейну укрепиться во мнении, что лучше вас Художника ему не найти. Остальное довершила его самовлюбленность, - она посмотрела на особняк, выражение ее лица было непроницаемо. - Я еще не сказала ему о Портрете.